У нас была особая часть, даже форма одежды была черная.
Мы еще смеялись, как бы нас с эсэсовцами не спутали».
Сразу по окончании войны бригада была размещена в одном из маленьких немецких городков. Вернее, в руинах, что от него остались. Сами кое‑как расположились в подвалах зданий, а вот помещения для столовой не было.
И командир бригады, молодой полковник, распорядился сбивать столы из щитов и ставить временную столовую прямо на площади городка.
«И вот первый мирный обед. Полевые кухни, повара, все, как обычно, но солдаты сидят не на земле или на танке, а, как положено, за столами.
Только начали обедать, и вдруг из всех этих руин, подвалов, щелей, как тараканы, начали выползать немецкие дети.
Кто‑то стоит, а кто‑то уже и стоять от голода не может.
Стоят и смотрят на нас, как собаки.
И не знаю, как это получилось, но я своей простреленной рукой взял хлеб и сунул в карман, смотрю тихонько, а все наши ребята, не поднимая глаз друга на друга, делают то же самое».
А потом они кормили немецких детей, отдавали все, что только можно было каким‑то образом утаить от обеда, сами еще вчерашние дети, которых совсем недавно, не дрогнув, насиловали, сжигали, расстреливали отцы этих немецких детей на захваченной ими нашей земле.
Командир бригады, Герой Советского Союза, родителей которого, как и всех других евреев маленького белорусского городка, каратели живыми закопали в землю, имел полное право, как моральное, так и военное, залпами отогнать немецких «выродков» от своих танкистов.
Они объедали его солдат, понижали их боеспособность, многие из этих детей были еще и больны и могли распространить заразу среди личного состава.
Но полковник, вместо того чтобы стрелять, приказал увеличить норму расхода продуктов.
И немецких детей по приказу еврея кормили вместе с его солдатами.
(с)