Четыре года назад вернулся я на Родину и все это время друзья, знакомые, не очень знакомые и вовсе незнакомые люди задают мне, словно сговорившись, один и тот же вопрос: «Что ты хочешь?». Так прямо и говорят на очередное мое What the f…..?:
далеее
«Ну, а что ты хочешь? Да, мы такие. И другими уже никто нас не сделает».
Или: «Что ж ты хочешь-то? Чай, не в Швейцарии живем, прости господи».
То есть возможны варианты, но вопрос всегда один и тот же: что я хочу? Чтобы хоть как-то упростить себе жизнь, я взял чистый лист бумаги, карандаш и честно попытался сформулировать ответ. Увы, ответа, который удовлетворил бы всех, у меня не получилось. Да и не могло, наверное, получиться, потому что есть вопросы, на которые не существует универсальных ответов: Кто виноват? Что делать? и — Что ты хочешь?.
Итак, что я хочу:
Я хочу жить в стране, где не существует комендантского часа для детей, введенного на том основании, что милиции, занятой разгоном мирных демонстраций и крышеванием наркомафии, некогда, оказывается, бороться с реальной преступностью.
Я хочу, чтобы судья принимал решения, оглядываясь на Закон, собственную совесть и здравый смысл, а не на знакомый голос из телефонной трубки.
Я хочу, чтобы журналистов и адвокатов не расстреливали в центре Москвы, как бешеных собак.
Я хочу, чтобы на выборах мой голос был засчитан, а не украден в результате мошеннических махинаций, потому что мне важно ощущать себя гражданином своей страны, а не бесплатным приложением к зомбоящику.
Я хочу, чтобы ветераны Великой Войны, ценой своей крови отстоявшие нашу свободу и независимость, получили бы наконец от благодарного государства достойный пенсион, а не разбирали украдкой мусорные баки в пустынных переулках.
Я хочу, чтобы преподаватель по сопромату в Архитектурном институте не брал взяток на экзамене, потому что аквапарк рухнет на головы и его детей.
Я хочу, чтобы родители уважали собственных детей и дети не бегали бы от них по всей стране, пополняя миллионную армию беспризорников.
Я хочу, чтобы церковные иерархи пеклись о нравственном воспитании народа, а не о благосклонности властей предержащих и чтобы среди приходских священников появилось больше смиренных пастырей, чем освятителей стриптиз-баров и тихих алкоголиков.
Я хочу, чтобы Россия, располагающая 10 процентами мировых пахотных земель, была в состоянии прокормить себя сама, а не вкладывала миллиарды в иностранного сельхозпроизводителя.
Я хочу, чтобы слово «чурка» стеснялись произносить, а слово «по-моему» — научились.
Я хочу, чтобы автомобили и телевизоры мы научились наконец делать не хуже, чем космические корабли.
Я хочу в пробке уступать дорогу только пожарным и «скорой помощи», а не ошалевшему от власти и денег госчиновнику в окружении ментовского эскорта.
Я хочу, чтобы словосочетание «точечная застройка» стало ругательством, а волна «стихийных пожаров» в исторических центрах наших городов сменилась бы волной реставрации того немногого, что еще уцелело.
Я хочу, чтобы в России появилась элита интеллигентная, без гебистского или иного узкокланового душка, чтобы наши внуки искали слово «номенклатура» со словарем, чтобы наш легендарный чиновник, воспетый еще Гоголем и Щедриным, вымер как вид, а на смену ему пришел честный профессионал, получающий достойную зарплату за хорошо выполняемую работу.
Я хочу, чтобы молодая пара, решившая завести ребенка, могла бы себе это позволить. А иначе — к чему тогда это все?
Я хочу, чтобы из моей страны, страны в которой я родился и которой по праву горжусь, не делали ни вселенского посмешища, ни вселенского пугала, ни свалки радиоактивных отходов мирового масштаба.
Я хочу, чтобы народ не спрашивал «По ком звонит колокол?», потому что он давно уже звонит по нему.
Еще очень хочется (всегда хотелось) хотя бы немного понимания; но, кажется, я и так уже слишком многого хочу...
−4
