Я всматриваюсь в черные глаза Богородицы. Я барахтаюсь в океанах родной безысходицы. Под ними лицо плесневелое, белое, постороннее, утоплецкое. Щеки — цветущие холмы, по которым бродит щуплый мальчик, небритый очкарик, еврейский пророк. Наверное, от этих бесчисленных свечей он видит небо почти всегда плывущим в душной закатной оранжеве. И Солнце катится по нему, словно моя голова, отхваченная сестрой Ифигенией. Кошачьей, сероглазной, растерянной Ифигенией с дрожащими руками. Ей понадобился не один удар. Но теперь я спокоен. Лежу, испускаю бессмертный дух, привлекаю мух. Я жду, я знаю, я помню, она придет. Маленькая Антигона с несерьезной лопаткой. Копай, копай, mon amour, ты одна на Земле помнишь, как. Когда закончишь или устанешь, ляг рядом, на минуту забудь дыхание, заглуши все свои бубны и барабаны. Слышишь, там, в подземных утробных реках поют рыбы?
−3
