От чужих ли подушек, от друзей, от подружек, я без меры устал. Захотелось нечаянно, чтобы кто‑то отчаянный мне открыл свой причал. Чтоб чуть‑чуть был я нужен, если вдруг перегружен, окажусь не у дел, — без корысти, без подлости, уступив моей гордости, кто‑нибудь пожалел. Только вновь за улыбкою, (соблазнительной... зыбкою)сущность просится вспять. Проку нет от усталости, дорасти бы до жалости…дорасти, чтоб понять: по заброшенным весям обветшал, что ли, весь я,по судьбе ль колесил? От мужицкой ли похоти жив ещё или сдох ли ты? – так никто не спросил. От страстей, перекрывших дых, дурью пагубной взнузданных, не добавилось сил. Пропади же всё пропадом! – боль сердечную с хохотом в мелкотемье разлил. Пить, дерзить‑хулиганить, а потом поскандалить, псом бездомным завыть… На груди чьей‑то томной пошлым быть и нескромным – в тягость номер отбыть. Мне бы нервы стальные и чехлы шерстяные для растянутых жил. Вот тогда б развернулся…а сейчас, что ж, споткнулся,...о любви затужил.
−6
