Большая Тёрка / Мысли / Личная лента katehon /
Иван Грозный столкнулся с лавинообразным нарастанием внутренних противоречий, которое было характерно и для тогдашней Западной Европы. Он перевел неизбежную гражданскую войну в максимально мягкий формат. Кроме того, Государь сумел создать мощные защитные механизмы в области внешней политики. Это позволило сдержать стремительную экспансию европейского торгового капитала
Опричная политика Ивана IV была политикой перехода на революционные рельсы с рельсов эволюционных. Несомненно, с точки зрения любого носителя эволюционной политической парадигмы, действия Ивана Васильевича представляются форменным безобразием. В самом деле, при Иване III и Василии III страна развивалась и плавней, и надежней. И отрицать, что эпоха опричнины была эпохой серьезного кризиса, сопровождавшегося деструктивными и отвратительными явлениями — бессмысленно. Вопрос в другом — располагала ли Россия середины XVI века ресурсами для эволюционного развития, или же они де факто были исчерпаны? (Безусловно, здесь надо отказаться от историографического образа «Иван Террибль». Речь идет даже не просто о производной от взглядов иностранцев. Сей образ является производной от восточноевропейской пропагандистской публицистики времен Ливонской войны. Представим себе, что мы изучаем личность Сталина, ориентируясь на издания ведомства Геббельса. Впрочем, мы к этому и сейчас близки).
При изучении опричнины очень часто упускается из виду европейская синхрония, без которой понять происходившее в XVI веке невозможно. Точнее, эта синхрония приводится, но только в самой примитивной форме: «А у них Варфоломеевская ночь была». Разумный ответ на это: «Ну и чего? Если у тебя сосед пьяный жену бьет, то это повод, что ли, самому так поступать?» Вопрос не в тех или иных исторических эксцессах этой эпохи, но в ее общих условиях. Вторая половина XVI века во всех крупных европейских странах — эпоха ожесточенных гражданских войн. Идеологический дизайн этих войн был связан с противостоянием протестантов и католиков. Но отсюда совсем не следует, что сам дизайн был первопричиной, а не оформлением гражданских противостояний, длившихся десятки лет.
При этом данные столкновения уносили тысячи жизней, предполагали непрерывные внешние интервенции, государственную измену, самые подлые интриги и самые грязные преступления. Вспомним историю. Франция — борьба католиков и гугенотов. Англия — сперва преследование протестантов при Марии, а затем борьба католиков с королевской властью англиканки Елизаветы. Испания — война в Нидерландах, бывшая именно гражданской войной. Германия — непрерывные войны протестантских князей с императором.
Если мы предположим, что существовали серьезные причины, сделавшие гражданские войны общим явлением, то решительно не видно, какие причины могли бы вывести Россию из-под действия этого всеобщего закона. В России также, в той или иной форме, должна была начаться гражданская война. И если исходить из этого факта, то нам придется поразиться тому, с каким искусством Иван IV сумел ввести гражданскую войну в рамки опричнины, то есть управляемой гражданской войны, контролируемой государем.
Тут можно указать на то, что гражданская война все-таки накрыла Россию в начале XVII века, в Смутное время. И была исключительно жестокой и кровавой. Но здесь русская Смута оказалась первым звоночком нового общеевропейского кризиса первой половины XVII века, сопровождавшегося новым туром гражданских войн и новым туром внешних войн и интервенций. Центральным событием этого кризиса стала Тридцатилетняя война, из которой вышли ослабленными все ее участники — и даже те, кто в ней прямо не участвовал (англичане). С относительно приличным счетом результаты этого кризиса свели голландцы, и в безусловном выигрыше оказались шведы. Все остальные проиграли. Германия лишилась трети населения. Как бы ни рассматривать негативные последствия действий Ивана Грозного и степень его посмертной вины в Смуте, именно созданная им жестко-централизованная система и обоснованная им идеология сакрального самодержавного русского государства позволили России достаточно быстро, не за тридцать, а за пятнадцать лет, проскочить новый кризис и начать восстановление. Заметим, что уже следующий общеевропейский «шорох» — кризис 1648—50 годов (революция в Англии, Фронда во Франции, ликвидация штатгальтерства в Голландии) аукнулся в России лишь быстро локализованным соляным бунтом. А из войны за Испанское наследство Россия начала получать непосредственную выгоду.
Когда читаешь замечательную книжку Николаса Хеншелла «Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени», развеивающую историческую мифологию о монархиях XVII—XVIII веков, не оставляет ощущение того, что единственной настоящей абсолютной монархией в тогдашней Европе было русское самодержавие. Причем этот факт давал нашему государству мощную управленческую фору, которая и действовала весь «монархический» период. Лишь в XIX веке европейцы начали отыгрывать эту фору, и отыграли как раз к Крымской войне. (Николай I, конечно, призван был стать самодержавным модернизатором, а стал «ретроградом», впрочем, в этом была и вина декабризма ). И вот вся та «фора», которую Россия имела в XVI—XVII веках (в виде не иллюзорно абсолютной и моносубъектной власти) — достижение именно Ивана Грозного. К примеру, без его опричной политики, реформы Петра I не были бы возможны ни в «хорошем», ни в «плохом» аспектах. (Тут уж как считать, что важнее — культурная идентичность, или военно-политическая неприкосновенность с переходом в доминирование).
Еще один интересный момент связан с внешней политикой Ивана IV. Некоторые авторы рассматривали его как «английского царя» (выражение дьяка Щелкалова). Усиленное проникновение иностранцев в Россию и влияние их на многие дела в Русском государстве — факт несомненный. Причем именно Иван дал зеленый свет этому проникновению. К концу его правления, резидент Джером Горсей был, мягко говоря, нерядовым человеком на Москве. Русские авторы, такие, как Иван Тимофеев, обвинявшие Ивана в организации гражданской войны, ставили ему в вину и допуск иностранцев, приобретших большую силу. Это вещь несомненная, но вот насколько Иван был действительно «повинен» в проникновении англичан — это большой вопрос.
Тут вновь речь идет о некотором провинциализме нашей историографии, который идет еще от Николая Карамзина, рассматривавшей историю России вообще в отрыве от мирового контекста. XVI век был эпохой повсеместной раннекапиталистической торговой экспансией европейцев. В большинстве случаев экономическая экспансия шла рука об руку с военно-политической и приводила к разрушению суверенности тех обществ, куда проникали «просвещенные мореплаватели». Торговый обмен, как правило, производился европейцами частично или полностью внеэкономическими методами. Россия, конечно, была крепким орешком, но ничто не говорило о том, что решить с ней вопрос будет сложнее, чем с какой-нибудь Бенгалией. Строго говоря, под европейцами можно было либо сломаться, как это сделали большинство тогдашних обществ, либо их прогнать, пока были силы — как хватило мужества и мудрости поступить японцам в сегунат Токугава.
Политика Ивана IV оказалась третьим решением, которое в полном объеме никто так и не смог повторить. Иван произвел абсолютную монополизацию внешней политики. Не торговли, как ошибочно считал Сталин, торговля была в частных руках, а именно политики — установления правил игры, переговорного процесса и т.д. Его жестокое уничтожение всех представителей боярства, кто считал себя вправе на собственную внешнюю политику, привело к тому, что после мощного «рефлекторного выброса» эпохи Смуты, внешние связи стали безусловной монаршей прерогативой и монополией. И здесь Иван IV значительно опередил свой век, создав подлинный внешнеполитический моносубъект гораздо раньше, чем та же степень моносубъектности была достигнута в большинстве европейских стран. Во время Северной войны это давало вполне определенные результаты. Так, в Северной коалиции русский царь был единственным участником, в полной мере отвечавшим за свои слова и обещания. Именно эта сильная позиция позволила ему при разделе наследства Швеции оставить в своих руках львиную долю.
Впрочем, в экономических делах формирование политического моносубъекта дало свои плоды гораздо раньше. В России была создана система профицитной внешней торговли, которая финансировала русское государство за счет англичан и голландцев. Причем эта система позволяла выходить из убийственных для большинства стран тогдашней Европы финансовых кризисов.
В 1650—1560-е годы Россия, чтобы профинансировать войну с Польшей за Украину, вынуждена была выпустить медные деньги. Краткосрочный эффект оказался достигнут, первый этап войны выигран, однако дальше начинаются неудачи, сочетающиеся с гиперинфляцией. К 1662 году финансовое положение становится настолько плачевным, что возникает вопрос о немедленном восстановлении серебряного обращения. Но в России серебро не добывается — его можно взять только из внешнеторгового оборота. И правительство Алексея Михайловича вводит временную монополию на пять главных статей русского экспорта с принудительным займом товаров (пенька, поташ, смольчуг, сало говяжье, кожа). Конфискация производится у представителей высшего слоя — боярства и купечества — и те даже не пикают. Случившийся в 1662 году медный бунт простых посадских людей, солдат и стрельцов был направлен против бояр, подозревавшихся в подпольной чеканке медных денег. Монополии внешней торговли бунтовщики никак не затрагивали, напротив, они требовали более решительных мер в области конфискаций.
Результаты не замедлили сказаться. Продажа товаров уже за один год позволила возобновить серебряное обращение, хотя и с конфискационным курсом обмена медных денег. А за три года удалось полностью выправить государственные финансы. Проворачивание всех этих операций в стране менее жестко централизованной и менее жестко спаянной, чем Россия, было попросту невозможно.
Мне уже приходилось говорить о том, что в России в XVI—XVIII веке была выстроена «констрсистема» по отношению к капиталистической мир-системе . Сегодня я склонен более решительно связывать выстраивание этой контрсистемы, жесткую концентрацию всех внешнеполитических и внешнеэкономических нитей в одном субъекте самодержца именно с личностью Ивана IV. Даже когда его внешняя политика была неудачна, это была его внешняя политика — политика самовластного русского царя.
Егор Холмогоров 24 февраля 2010 г. |
Последние статьи этой метки:
• ОПРИЧНАЯ МОДЕЛЬ ЭКОНОМИКИ
• АНТИКРИЗИСНАЯ МОДЕЛЬ ГРОЗНОГО ЦАРЯ
• СУБЪЕКТ НОВОЙ ОПРИЧНИНЫ
.
источник - http://pravaya.ru/look/18067