Большая Тёрка / Мысли /
кризис, экономический кризис, В мире
Проблема рисков в современной экономике
В условиях мирового финансово-экономического кризиса тема устойчивости финансового сектора и снижения свойственных ему рисков стала центральной в обсуждениях новой посткризисной архитектуры мировой экономики, оттеснив все остальные аспекты экономической модели на периферию научных обсуждений и политических дискуссий.
Нетрудно понять, почему эта проблема рассматривается в качестве приоритетной.
Именно кризис финансовой системы летом 2007 года запустил кризисные процессы в мировой экономике, причем каждый новый этап кризиса начинался с неприятностей в финансовой сфере.
Аберрация экономической мысли
Последним таким примером является проблема долгов Греции, после появления которой многие заговорили о возможности очередной волны мирового кризиса. Считается также, что именно слабость финансовой системы сегодня является основным препятствием на пути восстановления мировой экономики.
С нашей точки зрения такая постановка проблемы страдает явной однобокостью, которая, впрочем, легко объяснима сложившимися в последние десятилетия тенденциями развития экономической науки. Пропасть между микроэкономикой и макроэкономикой, а также между тем, что считается собственно экономической наукой и наукой о финансах, стала практически непреодолимой.
Исходя из этих тенденций стало принято считать, что в реальном секторе, который без потери содержания можно вообразить безденежным, постоянно поддерживается равновесие. Все же риски сосредоточены в финансовом секторе, в котором кризисы и происходят и которые обычно реальный сектор не затрагивают. Вспомним, сколько раз в период кризиса мы слышали о том, что фундаментальные показатели экономики находятся на приемлемых уровнях, поэтому достаточно только нормализовать ситуацию в финансовом секторе, и кризис прекратится. Конечно, кризисы последних лет, начиная с «азиатского кризиса» 1997—1998 годов, и особенно нынешний кризис показывают, что при определенном стечении обстоятельств (по поводу которых ведутся жаркие дебаты) неприятности в финансовом секторе могут вывести реальный сектор из состояния равновесия. Но это, по мнению большинства экономистов, тем более является стимулом для того, чтобы сосредоточиться на финансовых проблемах.
Разделение труда увеличивает временные разрывы
Мы считаем, что фундаментальный риск мировой экономики лежит на стороне не финансового, а реального сектора. В чем этот риск заключается?
В основе современной производственной системы лежит, согласно нашему пониманию, процесс непрерывного углубления разделения труда, или, пользуясь терминологией О. Бем-Баверка, применение все более «окольных» способов производства. Какой бы терминологией ни пользоваться, речь во всех случаях идет об одном: о постоянном увеличении временного разрыва между тем моментом, когда материал природы поступает в экономическую систему, и тем моментом, когда он предстает в качестве конечного потребляемого продукта (этот временной промежуток мы будем называть временем производства).
Естественно, можно привести множество частных примеров, когда в результате углубления разделения труда время производства сокращается (Бем-Баверк, введя понятие «окольности», эту возможность заранее объявил несуществующей). Но, как правило, оно все-таки увеличивается, особенно если понимать его расширительно, включая, например, организационные преобразования структур бизнеса.
Это означает, что, когда мы принимаем решение о вовлечении сырья в экономический оборот, мы не имеем никакого представления о том, будет ли пользоваться спросом произведенный из него потребительский продукт. Последняя информация, которая у нас есть, — это объем сегодняшнего потребления. Но потребляемая сегодня продукция произведена из сырья, которое было вовлечено в хозяйственный оборот некоторое время назад, а вовсе не из того сырья, которое вовлекается синхронно с потреблением (хотя в большинстве экономических моделей считается именно так). Если завтра спрос упадет, то некоторая часть незавершенной продукции, включая и то сырье, которое мы только что вовлекли в оборот, окажется ненужной.
Дж. Хикс в своей фундаментальной работе «Стоимость и капитал» вполне откровенно объяснил, почему экономисты отказались от использования подхода, связанного с явным использованием понятия «окольных» способов производства. Дело в том, что при попытке количественно определить среднее время производства возникают многочисленные и непреодолимые технические сложности.
Это действительно так, однако сам отказ от весьма рационального и подтверждаемого реальностью подхода из-за сложностей его параметризации не может не вызывать удивления. Из того, что какому-то явлению невозможно поставить в соответствие однозначно определенное численное значение, вовсе не следует, что этого явления не существует. Тем не менее современная экономическая теория считает именно так.
За рисками риска не разглядеть
Объем потребляемой сегодня продукции ничего не говорит нам о том, сколько ее будет потребляться завтра. Мы можем, конечно, посмотреть объемы потребления на протяжении длительного периода времени — это тоже нам мало о чем скажет. Экстраполяция как инструмент прогнозирования в условиях действия деловых циклов не работает. Единственное, что мы можем увидеть, изучая долгосрочные тренды, — это то, что в определенные моменты времени объемы потребления внезапно и резко падают. Это могло бы послужить нам предупреждением, но, как показывает опыт, у экономических субъектов всякий раз возникает иллюзия, что уж на этот-то раз все будет иначе.
Иллюзия эта возникает не на пустом месте. Дело в том, что общий глобальный риск производственной системы отдельному хозяйствующему субъекту не виден. Он видит только ту часть производственной цепочки, которая находится под его собственным контролем. Здесь время производства, конечно, тоже существует, но оно гораздо меньше, чем общее время производства в экономической системе. Поэтому и риск кажется менее значительным. На локальном уровне риск, связанный с длительностью производственного цикла, как правило, выглядит незначительным по сравнению с чисто хозяйственными рисками, связанными с вероятными сбоями в функционировании хозяйственного механизма. Соответственно, именно хозяйственным рискам уделяется наибольшее внимание, тем более что существуют и активно применяются методы, снижающие риск длительности производственного цикла для отдельной экономической ячейки. В частности, к таким методам относится передача отдельных функций на аутсорсинг.
Более того, риск, связанный с длительностью производственного цикла, на уровне локальной хозяйственной ячейки часто воспринимается как чисто хозяйственный риск. Традиционные потребители перестали покупать произведенную продукцию? Значит, не доработал маркетинг. Значит, надо заставить сотрудников соответствующих подразделений побегать и попробовать найти новых потребителей. А заодно выяснить, не появился ли новый конкурент, сумевший резко улучшить соотношение «цена — качество». А также поручить своему научно-техническому подразделению подумать, можно ли снизить издержки, одновременно повысив качественные характеристики. Сменить упаковку, провести ребрендинг, наконец. Про системный характер кризиса типичный представитель реального сектора узнает из газет, из них же он узнает, что все проблемы — в финансовом секторе, и ждет, когда политики наконец-то разберутся с жадными банкирами.
Итак, мы имеем ситуацию, в которой системный риск заведомо есть, но которого вроде бы и нет — по крайней мере ни для одного из экономических субъектов он не играет сколько-нибудь заметной роли. Риск этот сосредоточен в реальном секторе. А какова роль финансового сектора?
Дробление и распределение — иллюзия отсутствия
Прежде всего необходимо понять, что финансовый сектор с системным риском ничего поделать не может. Никакие финансовые технологии не в состоянии предоставить нам заведомо достоверную информацию о том, каков будет уровень потребления через несколько месяцев, год, несколько лет. Как бы ни была развита финансовая система, какие бы самые новейшие финансовые технологии ни применялись бы, системный риск реального сектора будет оставаться неизменным.
Не будучи в состоянии что-то сделать с содержанием системного риска, финансовая система активно работает над видоизменением его формы. Делает она это трояким образом.
Во-первых, финансовая система разбивает общий системный риск на огромное количество маленьких рисков.
Собственно, в реальном секторе системный риск уже разбит на маленькие, часто практически незаметные доли в силу дробной организационной структуры самого этого сектора. Однако финансовая система дробит риск на еще более маленькие фрагменты.
Рассмотрим пример. Как известно, отраслью, в которой фактор времени производства играет существенную роль, является сельское хозяйство. Там всегда существует вопрос: что сеять, сколько сеять, поскольку предсказать будущий спрос невозможно. В результате по осени в одних видах продукции наблюдается дефицит, в других — явный избыток. Цены непредсказуемо скачут — то растут, то падают.
Здесь производителю на помощь приходят финансовые технологии, позволяющие ему застраховаться от резкого падения цен в момент, когда урожай будет собран и поступит на рынок (аналогичную страховку может купить и потребитель — на случай, если цены резко вырастут). Теперь риск будет поделен между производителем сельскохозяйственной продукции и страховщиком. Страховщик может дальше оперировать с принятым им на себя риском, выпустив производный инструмент второго порядка, и так далее.
В результате выпуска ценных бумаг следующих уровней общий системный риск остается таким же, каким он был, однако теперь он разделен на множество рисков, каждый из которых настолько мал, что его держателям кажется, что риска нет вообще. При этом создается еще одна иллюзия, а именно, что каждая порция риска самостоятельна, независима от других порций одного и того же риска, поскольку каждая из таких порций обращается на разных рынках финансовых инструментов.
Во-вторых, финансовая система распределяет общий системный риск среди широкого круга инвесторов.
Чем мельче порция риска, тем большее количество потенциальных инвесторов готово принять его на себя, полагая, что риска нет вообще.
В-третьих, финансовая система перераспределяет риски во времени.
Если кажется, что граждане могут себе позволить купить произведенный продукт, им можно предоставить кредит. В этом случае реализация системного риска откладывается на некоторое время. В конце концов выяснится, что граждане действительно не могли позволить себе купить этот продукт, — когда они перестанут платить по кредитам. В этом случае кредиты можно реструктурировать, но тогда граждане перестанут покупать какие-то другие продукты, то есть системный риск перенесется в какие-то другие сектора реального сектора.
Можно ли нарезать бесконечную колбасу?
Существует ли собственный риск финансовой системы, не связанный с системным риском реального сектора? Здесь необходимо отметить два аспекта.
1. Есть собственный риск финансовой системы, связанный с возможностью мошенничества, — случай Мэдоффа это лишний раз показал. Однако надо понимать, что грань между легальной деятельностью в финансовом секторе и чистым мошенничеством крайне тонка. При желании деятельность финансовой системы можно в целом охарактеризовать как мошенническую. Ибо финансовая система производит иллюзии: она принимает на себя вполне конкретный и неуничтожимый риск, но благодаря манипуляциям с ним продает его своим клиентам инвесторам под видом низкорисковых или вообще безрисковых инструментов. Разница между респектабельными финансами и Мэдоффом заключается в том, что он это делал сознательно, а финансовая система в целом делает это бессознательно.
2. Как мы уже говорили, финансовая система активно работает с формой риска, поэтому структура риска в финансовой системе не совпадает со структурой риска в реальном секторе. Поскольку же экономические агенты ориентируются в своей деятельности в том числе и на структуру рисков в финансовом секторе, постольку финансовый сектор оказывает влияние на реальный сектор.
В реальном секторе под воздействием финансового начинают формироваться дополнительные диспропорции, в результате чего системный риск начинает расти, — это и есть проблема финансовых пузырей.
Далее начинается гонка. Представьте себе, что вам надо нарезать батон колбасы на мелкие кусочки. Однако по мере того как вы его режете, остающаяся часть начинает расти. Вы режете еще быстрее, но вскоре замечаете, что темп роста колбасы является возрастающей функцией от скорости, с которой вы колбасу режете. Нечто подобное и наблюдалось в период, предшествовавший нынешнему кризису.
Реальные пределы роста
Финансовый сектор принимает на себя системный риск реального сектора, поэтому нет ничего удивительного в том, что именно финансовый сектор оказывается на переднем крае, когда этот риск реализуется и экономика вступает в период кризиса. Своя доля «вины» финансового сектора тоже есть, особенно если учесть, что кризисы обычно начинаются в тех сферах, в которых финансовый сектор оказывает воздействие на реальный. Но первоначальный источник кризиса находится все-таки в реальном секторе. Потери финансовой системы — это убытки предприятий реального сектора. Это убытки, которые до поры до времени благодаря финансовой системе удавалось скрывать, перераспределять во времени и пространстве, относя их на будущие периоды и перекладывая на широкие массы инвесторов таким образом, чтобы это не подрывало стимулы к инвестированию.
Откуда же взялись эти убытки реального сектора? Еще со времен Адама Смита известно, что уровень разделения труда обусловлен размерами рынка. Так вот, наша гипотеза заключается в том, что в настоящее время сложившийся в мировой экономике уровень разделения труда превышает размеры рынка.
Раньше рост уровня разделения труда имел своим следствием, с одной стороны, рост системного риска реального сектора, с другой — рост эффективности производства, который реализовывался на постоянно расширяющихся рынках. Баланс был достаточно хрупким: кризисы все равно возникали, но носили краткосрочный характер. Сегодня же мы сталкиваемся с ситуацией, когда растущую вследствие углубления разделения труда эффективность невозможно реализовать из-за ограниченности рынков, ибо эти рынки уже стали глобальными. Предел достигнут. В результате рост системного риска реального сектора ничем не компенсируется, за исключением попыток финансовой системы этот риск каким-то образом размазать во времени и экономическом пространстве.
Можно, конечно, обсуждать проблему снижения рисков в финансовом секторе. Но тогда возникает вопрос: а кто возьмет на себя системный риск реального сектора и как он будет им управлять? Можно предположить, что это будут делать государства, но ни одно современное государство в мире не контролирует сколько-нибудь значительную часть системного риска реального сектора (наметившаяся в последнее время тенденция к усилению протекционизма есть попытка — заведомо провальная — такой контроль хоть как-то усилить).
Кроме того, современные государства не обладают ни возможностями, ни особым желанием брать на себя риски реального сектора. Но рано или поздно теми или иными способами им придется это сделать. Но государства, которые это сделают, будут устроены совсем иным способом, нежели те, которые существуют сейчас. Собственно, понимание этого обстоятельства и делает актуальным вопрос о новых социальных технологиях.
Автор: Олег ГРИГОРЬЕВ, Михаил ХАЗИН, компания экспертного консультирования «Неокон»
источник - http://odnakoj.ru/magazine/yekonomika/delo_blagorodnoeand_no_bez_shampanskogo/
В мире, философия, постмодерн, социология, кризис
Выступление Александра Дугина на VI интеллектуальном конгрессе евразийской молодежи: Конец ХХ века — конец эпохи модерна/Три главные идеологии и их судьба в ХХ веке/Конец либерализма и постлиберализм/Четвертая политическая теория как противостояние статус кво/Битва за постмодерн/Переосмысление прошлого и те, кто проиграл/Возврат Традиции и теологии/Миф и архаика в четвертой политической теории/Хайдеггер и «событие»/Четвертая политическая теория и Россия.
В мире, кризис, борьба за власть, экономический кризис
Прогноз ученых Института прикладной математики РАН говорит о том, что вторая волна кризиса настанет в 2014 году. Что нужно делать, чтобы она не застала нас врасплох, какие меры предпринять? Свое видение проблемы высказали участники круглого стола “Глобальный кризис: как готовиться ко второй волне?”
Максим Калашников, публицист
.
Вадим Шишов, старший научный сотрудник Института прикладной математики РАН
.
Георгий Малинецкий, д.физ-мат. наук, заместитель директора Института прикладной математики РАН
.
Михаил Делягин, директор Интитута проблем глобализации
18 июня 2010, Москва, независимый пресс-центр
В мире, !!!Ахтунг!!!, экономический кризис, кризис, модернизация россии, что происходит?, что делать?, Новости экономики, Новости рынков, не пожалеете
Для просмотра необходимо установить плагин Microsoft Silverlight.
кризис, Повод задуматься, конспирология
Режиссер: Майкл Мур. 2009 год.
Эта история любви закончилась громким «разводом». Фильм исследует первопричины мирового финансового кризиса, рассказывает о манипулировании деньгами американских налогоплательщик ов. Обличает банки и корпорации, топ‑менеджеров и политиков, совершивших, по словам режиссёра «самый большой грабёж в истории своей страны».
В чём причина газовой войны между Белоруссией и Россией? Досидит ли Лукашенко в президентском кресле до конца своего срока? Что ждёт Белоруссию после банкротства? Эти и другие вопросы в новом выпуске программы «Анатомия демократии» обсуждают: политолог Сергей Кургинян и журналист Павел Шеремет.
Новости экономики, что происходит?, экономический кризис, кризис, Новости
Политолог Сергей Кургинян обвиняет Юрия Шевчука и российскую интеллигенцию в поверхностности и пустословии. По мнению эксперта, диалог Владимира Путина с рок‑музыкантом, произошедший в Петербурге, показал, что наша интеллигенция все еще не готова слышать проблемные вопросы, участвовать в их решении и нести ответственность за жизнь страны.
+ вдогонку Трудности перевода
В мире, социология, кризис, Apocalipsys Now!
15.06.2010
Глобальное общество есть новый социологический концепт, связанный с происходящими процессами глобализации, которые осмысливаются в своих парадигмальных основаниях
Можно назвать концепт глобального общества своего рода «идеальным типом» (по Веберу), то есть интеллектуальной конструкцией, которая описывает положение дел, в полной мере не существующее в действительности, но предопределяющее силовые линии и реперные точки этой действительности в процессе ее становления. Пока глобального общества нет, но оно складывается на наших глазах. Сложится или нет, покажут время и история. А также наша решимость сказать ему «да» или «нет».
Генезис концепта
Концепт глобального общества находится сейчас в процессе окончательного формирования и пока не используется как самостоятельный термин, выступая чаще всего в качестве синонима таких понятий, как «глобализация», «глобализм», «глобальные процессы» и т. д. Но так как значение глобальных факторов постоянно возрастает, вероятно, сейчас самое время придать этому концепту окончательный и однозначный смысл. Для этого следует обратиться не просто к практике его использования в научной литературе, но обратить внимание на исторические этапы, постепенно подводящие к возникновению самого явления, обозначаемого этим словом.
Этническая идентичность и folk-society
Чтобы понять конкретный смысл концепта, следует сделать краткий экскурс в область этносоциологии как дисциплины, разбирающей эволюцию коллективных идентификаций в разных типах обществ. Только в этой этносоциологической перспективе весь объем понятия «глобальное общество» станет по-настоящему внятным и содержательным.
Первым уровнем коллективной идентичности в социальной истории является этническая идентичность. В этносе между всеми членами существуют органические связи, все разделяют язык, веру в общее происхождение и общие обычаи. В этносе коллективная идентификация всех его членов друг с другом и с общим (часто мифологическим) предком (тотемом, духом, вождем, фетишем и т. д.) настолько велика, что индивидуального начала почти не существует вовсе. В этническом обществе доминирует коллективная антропология - целое в нем намного больше, нежели составляющие его части.
Аналогом этноса может служить тот тип общества, который американский социолог Роберт Рэдфилд назвал folk-society [1], выделив как его основные моменты персонализм отношений, синхронизм реакций, ограниченную численность, аграрную среду обитания, священное отношение к природе.
Этническим обществам присущи архаические черты. В этносе преобладает циклическое время и, соответственно, мифы вечного возвращения (Мирча Элиаде [2]).
Этносы, понятые в таком социологическом ключе, являются главным объектом изучения представителей культурной антропологии, которая в США и Англии выступает как прямой аналог этносоциологии.
Народ - этнос, вступивший в историю
Следующим, более сложным типом общества является то, что принято называть народом. Чтобы строго отличать его от этноса, можно воспользоваться другим греческим термином - »±їВ, «лаос», откуда образованы такие слова как французское laique (светский), laicite, (светскость) и т. д. Народ - это этнос, вступивший в историю, осознавший линейное время, вышедший из замкнутого цикла вечного возвращения.
В народе мы видим много чисто этнических черт, но к ним добавляется и нечто новое: определенный травматизм, неравновесность, чувство исторического события как чего-то особого, чего нет в рутине сменяющих друг друга сезонов. В народе центральной фигурой становится герой, который впервые наделяется индивидуальностью, чуждой этническим архаическим обществам. Но эта индивидуальность - исключительная, собирательная и зарезервированная только для великих людей, царей, вождей, богатырей, гениев, философов.
Если для этноса характерны сказки и мифы, то для народа - эпос.
В народе сосуществуют две социальные парадигмы идентификации: коллективистские (все еще этнические) массы и индивидуализированные элиты. Связь возникновения социальной дифференциации и становление классового общества с этническими процессами прекрасно описал в своем монументальном пятитомнике Рихард Турнвальд [3].
Народ, »±їВ, порождает вместе или поочередно следующие типовые формы: государство (чаще всего), религию (как правило, с развитой теологией, классическим примером являются монотеистические религии), цивилизацию (основанную на философии и высоко дифференцированной культуре).
Народу соответствует традиционное общество, отличающееся от чисто этнического (архаического) более высокой степенью дифференциации - в социальном устройстве, политике, экономике, культуре и т. д.
Нация как буржуазный симулякр
В Новое время в Европе на основании традиционных сословных государств (соответствующих фазе Аї»№В) появляется новый социальный тип - государство-нация. Это совершенно особое явление, по своим основным качественным характеристикам отличающееся от этноса и народа. Это прекрасно показал философ и этносоциолог Эрнст Гелльнер. По Гелльнеру, нация - это целиком искусственная идентичность, переносящая механически «естественные связи малых общин» на широкие пласты атомизированных и изолированных индивидуумов. Другой этносоциолог Бенедикт Андерсон называет нацию imagined ommunity, то есть «выдуманной общностью».
Концепт «нации» возникает вместе с буржуазными революциями, является продуктом исторической деятельности третьего сословия и берет в качестве нормативного типа фигуру буржуа. Показательна этимологическая и смысловая связь таких понятий, как Burg (город, нем.) - Burger (горожанин, буржуа, нем.) - bourgeois (представитель третьего сословия, буржуа, фр.) - le cite (город, фр.) - citoyen ( гражданин, фр.) - Аї»№В (город, гр.) - Аї»№Д№є± (политика, гр.).
В нации доминирует городское (политизированное) население, которому точнее всего соответствует греческий термин ґµјїВ, демос. Нация неотделима от государства и всегда имеет политическое выражение в отличие от этноса, который не знает политики (и, соответственно, развитых властных отношений и стихии исторического решения), и от народа, в котором политическое измерение является достоянием дифференцированной (от основной массы) и индивидуализированной элиты. Переход от народа к нации может быть описан как переход от нормативной фигуры «Героя» (Held) к фигуре «Торговца» (Handler), как это показано в социологии Вернера Зомбарта [4]. Нация есть явление буржуазное. И ее появление в Европе практически совпадает с рождением демократии.
Нация предлагает новую форму идентичности - объединение всех граждан в общем национальном правовом и административном пространстве.
Гелльнер показывает, что нация создает симулякр этноса; вместо живого языка - искусственно разработанная и административно закрепленная национальная «идиома»; вместо органических отношений «братьев» и «свояков» - рациональные связи партнерства и взаимовыгоды; вместо искренней веры в миф - прагматическая манипуляция искусственными историческими конструкциями, призванными служить конкретным целям - удобству управления, социальному форматированию масс, униформизации механических деталей.
Государство-нация и гражданское общество
Появление буржуазных наций в Новое время вместе с искусственным «целым» вело к распространению личностной идентификации на широкие слои населения - вначале городского, затем и сельского. При этом гражданские права и, соответственно, статус индивидуума признавались только за взрослыми состоятельными буржуа-горожанами-гражданами мужского пола и лишь постепенно распространялись на всех остальных - на женщин, бедняков и крестьян. В любом случае параллельно национальной искусственной коллективной идентичности развилась индивидуальная идентичность, которая бралась за социальный атом при политическом складывании нации. Буржуазные нации в отличие и от этносов (архаическое общество), и от народов (традиционное общество) состояли из индивидуумов. На основании этой новой (исторически) нормативной фигуры сложилась концепция «гражданского общества».
Гражданское общество - это социологическая абстракция, представляющая собой проект существования буржуазного общества без национального государства, то есть содержания без формы. Это общество мыслится основанным исключительно на индивидуальной идентичности, по ту сторону всех форм идентичности коллективной - этнической, народной, сословной, религиозной и даже национальной.
Гражданское общество и глобальное общество
Теория гражданского общества была создана философом Кантом в духе пацифизма и антропологического оптимизма: Кант считал, что люди сообразят, что воевать между собой, защищая государства-нации, не разумно, и что гораздо выгоднее и прибыльнее сотрудничать. Тогда-то и реализуется гражданское общество, основанное на разуме и морали.
Гражданское общество, таким образом, мыслится изначально выходящим за пределы национальных государств и противопоставляется им как формам организации, подлежащим упразднению. Форма национальной идентичности должна уступить место идентичности исключительно индивидуальной. И только тогда мы получим общество индивидуумов, где никаких форм коллективной идентичности не останется.
Если поместить концепт гражданского общества в конкретный исторический контекст, то мы увидим, что это общество не может не быть глобальным, сверхнациональным, постгосударственным. То есть гражданское общество предполагает то, что в конце концов оно обязательно станет глобальным. Поэтому мы можем рассмотреть глобальное общество как высшую форму общества гражданского, как его оптимальное выражение и конкретное воплощение.
Этапы становления глобального общества
Глобальное общество в своем становлении имеет следующие этапы.
Начинается оно с укрепления индивидуальной идентичности в рамках национальных государств. Это называется демократизацией и социальной модернизацией. Коллективная идентификация с нацией и, соответственно, с государством постепенно уступает место строго индивидуальной идентификации. Гражданское общество набирает силы. Демократические национальные государства становятся все более демократическими и все менее национальными.
Далее, достигшие высокого уровня демократизации и модернизации государства-нации сливаются в одно наднациональное образование, которое превращается в основу постнационального демократического сверх-государства. (Этот этап мы видим реализованным на практике в современном Евросоюзе.)
Пока наконец все общества и государства не достигнут высокого уровня демократизации и не объединятся в единое мировое государство (Global State) с единым мировым правительством (World Gouvernement). Граждане этого планетарного государства - Космополиса - будут только гражданами мира, и сам статус гражданина будет полностью приравнен к статусу человека. Эта идеология получила название права человека. Она подразумевает именно концепт глобального гражданства или глобального общества.
Права человека как идеология
Мы называем права человека именно идеологией не случайно. Сам смысл этого сочетания выражает идеологические и политические позиции либерализма. Либерализм основан на принципе «свободы от» (по словам Джона Стюарта Милля [5]. Свобода понимается как независимость от любой формы коллективной идентичности. При этом вопрос, что должно прийти на смену этой идентичности, остается открытым. По Миллю, либералы не должны отвечать на вопрос «свобода для чего»? Это каждый может решать самостоятельно. Главное - разрушить связи, а что на их месте построить, дело каждого «освобожденного» индивидуума.
Глобальное общество - это предельный горизонт именно либерального подхода, когда субъектом права начинает выступать человек в чистом виде, индивидуум, освобожденный от всех внеиндивидуальных свойств и характеристик.
Три взгляда на Космополис. Глокализация
Можно привести три наиболее последовательные модели становления глобального общества: World culture (мир как культура), World Polity (мир как политика), World System (мир как система). Они по-разному трактуют глобальное общество и его становление.
Теория World culture была разработана Роландом Робертсоном, автором известного термина «глокализация». Робертсон считает, что глобализация протекает одновременного на двух уровнях - на уровне доминирующей идеологии (политических, экономических, медийных, научных и пр. элит) преобладают интеграционные процессы, и мир действительно становится однородным и единым, а на уровне широких масс все наоборот - они, напротив, регионализируются, архаизируются и подчас утрачивают даже ту долю универсализма, которую имели в эпоху расцвета национальных государств. То есть в глобализации идет дифференциация культур на две: одну глобальную и другую, представляющую собой широкий и разнородный, подчас конфликтный веер культур локальных.
По Робертсону, этот процесс открыт и теоретически может привести к настоящей унификации мира и глобальному обществу, а может в любой момент соскользнуть в «новое варварство», «архаизм», «регионализм» и «локальность».
Мировое правительство
Вторая теория - World Polity - принадлежит Джону Майеру и представляет новое глобальное человечество как Мировое государство, объединенное единой политической системой - с мировым парламентом, мировой юридической системой, общим фискальным аппаратом, то есть со всеми атрибутами государства. По Майеру, надо мыслить глобализацию как возникновение новой нации на манер исторических наций, также преодолевавших в своем становлении сословные и этнические противоречия, только в более узком масштабе. Глобальное общество, по Майеру, будет прямым эквивалентом глобальной нации.
Глобалистский коммунизм Валлерстайна
Третья теория - World System - носит марксистский характер и развивается Иммануилом Валлерстайном. С его точки зрения,Маркс был полностью прав в своих предвидениях, и сейчас на планетарном уровне происходит формирование глобального капитализма. Когда этот процесс будет завершен, и капитализм прочно утвердится повсюду, глобальный пролетариат выйдет на арену и осуществит мировую революцию. Но эта смена правящего класса может произойти, по Валлерстайну, только в условиях глобального капиталистического государства, которое создаст условия для «подлинного пролетарского интернационализма» и солидарности всех рабочих земли между собой.
Капиталистическая глобализация войдет в полосу кризисов и рухнет, и тогда человечество построит социализм и коммунизм на останках мировой капиталистической системы. Глобальное общество будет коммунистическим.
Близкую к Валлерстейну позицию занимают и известные авторы нашумевшего бестселлера «Империя» Антонио Негри иМайкл Хардт [6].
Наступил ли «конец истории»?
В 90-е годы ХХ века наметились две тенденции в толковании процесса глобализации, которые нашли свое отражение в работах Фрэнсиса Фукуямы и Самуэля Хантингтона. Они не утратили актуальности и до сего времени.
Позиция Фукуямы того периода состояла в том, что после распада советской системы все предпосылки для возникновения глобального общества налицо, и это можно считать свершившимся фактом. Хантингтон же возражал, что должной гомогенизации, напротив, не произошло, и слом одних - идеологических - парадигм противостояния в скором времени сменится иными парадигмами - цивилизационными. Не имея ничего против глобального общества, Хантингтон тем не менее предупреждал о тех объективных преградах, которые стоят на его пути. В качестве таких преград он видел не национальные государства, но глубинные цивилизационные и культурные противоречия. В конце 90-х и в начале 2000-х Фукуяма пересмотрел свою позицию и признал, что он поспешил с выводами о «конце истории».
Преодоление гендера
С социологической точки зрения следует обратить внимание на следующий момент концепта глобального общества (как общества гражданского). Это общество отрицает любую форму коллективной идентичности - этническую, историческую, цивилизационную, культурную, сословную, национальную и т. д. Но есть еще одна форма коллективной идентичности, которая также рано или поздно должна была попасть в зону повышенного внимания идеологов «прав человека». Это гендерная идентичность.
Освобождаясь от всех связей, либералы рано или поздно должны были поставить вопрос о свободе от пола. Мужчины и женщины не индивидуальное явление. И какое бы равенство полов в обществе ни царило, есть определенные социальные механизмы сегрегации, включая анатомические, которые преодолеть невозможно. Снятие гендерной идентичности, тотальная легализация и легитимация гомосексуальных отношений, а также полноправие транссексуалов и свобода трансгендерных операций (возможно, неоднократных) является не просто курьезной деталью в становлении глобального общества, но его важнейшим программным пунктом. Борьба за права сексуальных меньшинств есть фундаментальный политический тезис строительства глобального общества. В этом обществе должны исчезнуть не только этносы, народы, конфессии и государства, но и мужчины и женщины в привычном для нас понимании.
Новая политическая теория
Здесь можно задаться вопросом: а есть ли у глобального общества альтернативы? Это не пустой вопрос. Дело в том, что если мы проследим (по меньшей мере на Западе) цепочку смены одного типа общества другим на всем протяжении истории, мы увидим, что этот процесс шел поступательно и только в сторону смены менее дифференцированного типа общества более дифференцированным. Конечно, это процесс нелинейный, и были периоды реверсивности и отступления, но в целом история Запада ведет именно к глобальному обществу - и теоретически, и культурно, и технологически, и социально, и логически.
Другое дело, что большинство других, незападных обществ, познакомились с этой тенденцией, с таким ходом истории и таким ее ориентиром принудительно - либо через колонизацию (как страны третьего мира), либо в оборонительной попытке отстоять самобытность и независимость от того же самого Запада (как Россия). Для Запада движение к глобальному обществу, а значит, к мировому правительству и упразднению любых форм коллективной идентичности (включая гендерную) - это судьба. Для всех остальных цивилизаций (и в этом был совершенно прав Хантингтон), это скорее либо свободный выбор, либо уступка внешнему насилию. Но в любом случае, сказать нет глобальному обществу очень нелегко - для этого надо, по сути, отвергнуть всю логику модернизации, всю очевидность прогресса и фатальность технического развития. Глобальное общество не случайно. Простым недовольством его не остановить. Чтобы хоть что-то противопоставить или возразить ему, надо всерьез переосмыслить саму структуру исторического процесса - снова поставить под вопрос, что в нем было универсально, а что локально, что общеобязательно, а что произвольно.
Если мы не хотим жить в Космополисе, населенном людьми неопределенной половой ориентации, без этносов, культур и отечеств, нам надо выдвинуть фундаментальный и в значительной мере революционный проект, заглядывающий в самые глубины человеческого духа и его исторического проявления, новую политическую теорию [7].
Альтернатива глобальному обществу возможна, более того - она необходима. Но она требует очень большого напряжения и не дается сама собой.
* * *
[1] Redfield, Robert The little community. Chicago: University of Chicago Press. 1956.
[2] Элиаде М. Миф о вечном возвращении. М., 2000.
[3] Thurnwald R. Die menschliche Gesellschaft in ihren ethno-soziologischen Grundlagen, 5 B. de Gruyter, Berlin, 1931-1934.
[4] Зомбарт В. Собрание сочинений: В 3 т. СПб.: Владимир Даль, 2005.
[5] Милль Дж. О свободе (1859)/ Наука и жизнь. - 1993. № 11. с. 10-15; № 12. с. 21-26.
[6] Негри A., Хардт М., Империя, М.: Праксис, 2004.
[7] Подробнее об этом см. Дугин А. Четвертая политическая теория, СПб, 2010.
Александр Дугин, «Однако» № 21 (37), 2010
источник - http://konservatizm.org/konservatizm/theory/150610203306.xhtml
Иван Грозный столкнулся с лавинообразным нарастанием внутренних противоречий, которое было характерно и для тогдашней Западной Европы. Он перевел неизбежную гражданскую войну в максимально мягкий формат. Кроме того, Государь сумел создать мощные защитные механизмы в области внешней политики. Это позволило сдержать стремительную экспансию европейского торгового капитала
Опричная политика Ивана IV была политикой перехода на революционные рельсы с рельсов эволюционных. Несомненно, с точки зрения любого носителя эволюционной политической парадигмы, действия Ивана Васильевича представляются форменным безобразием. В самом деле, при Иване III и Василии III страна развивалась и плавней, и надежней. И отрицать, что эпоха опричнины была эпохой серьезного кризиса, сопровождавшегося деструктивными и отвратительными явлениями — бессмысленно. Вопрос в другом — располагала ли Россия середины XVI века ресурсами для эволюционного развития, или же они де факто были исчерпаны? (Безусловно, здесь надо отказаться от историографического образа «Иван Террибль». Речь идет даже не просто о производной от взглядов иностранцев. Сей образ является производной от восточноевропейской пропагандистской публицистики времен Ливонской войны. Представим себе, что мы изучаем личность Сталина, ориентируясь на издания ведомства Геббельса. Впрочем, мы к этому и сейчас близки).
При изучении опричнины очень часто упускается из виду европейская синхрония, без которой понять происходившее в XVI веке невозможно. Точнее, эта синхрония приводится, но только в самой примитивной форме: «А у них Варфоломеевская ночь была». Разумный ответ на это: «Ну и чего? Если у тебя сосед пьяный жену бьет, то это повод, что ли, самому так поступать?» Вопрос не в тех или иных исторических эксцессах этой эпохи, но в ее общих условиях. Вторая половина XVI века во всех крупных европейских странах — эпоха ожесточенных гражданских войн. Идеологический дизайн этих войн был связан с противостоянием протестантов и католиков. Но отсюда совсем не следует, что сам дизайн был первопричиной, а не оформлением гражданских противостояний, длившихся десятки лет.
При этом данные столкновения уносили тысячи жизней, предполагали непрерывные внешние интервенции, государственную измену, самые подлые интриги и самые грязные преступления. Вспомним историю. Франция — борьба католиков и гугенотов. Англия — сперва преследование протестантов при Марии, а затем борьба католиков с королевской властью англиканки Елизаветы. Испания — война в Нидерландах, бывшая именно гражданской войной. Германия — непрерывные войны протестантских князей с императором.
Если мы предположим, что существовали серьезные причины, сделавшие гражданские войны общим явлением, то решительно не видно, какие причины могли бы вывести Россию из-под действия этого всеобщего закона. В России также, в той или иной форме, должна была начаться гражданская война. И если исходить из этого факта, то нам придется поразиться тому, с каким искусством Иван IV сумел ввести гражданскую войну в рамки опричнины, то есть управляемой гражданской войны, контролируемой государем.
Тут можно указать на то, что гражданская война все-таки накрыла Россию в начале XVII века, в Смутное время. И была исключительно жестокой и кровавой. Но здесь русская Смута оказалась первым звоночком нового общеевропейского кризиса первой половины XVII века, сопровождавшегося новым туром гражданских войн и новым туром внешних войн и интервенций. Центральным событием этого кризиса стала Тридцатилетняя война, из которой вышли ослабленными все ее участники — и даже те, кто в ней прямо не участвовал (англичане). С относительно приличным счетом результаты этого кризиса свели голландцы, и в безусловном выигрыше оказались шведы. Все остальные проиграли. Германия лишилась трети населения. Как бы ни рассматривать негативные последствия действий Ивана Грозного и степень его посмертной вины в Смуте, именно созданная им жестко-централизованная система и обоснованная им идеология сакрального самодержавного русского государства позволили России достаточно быстро, не за тридцать, а за пятнадцать лет, проскочить новый кризис и начать восстановление. Заметим, что уже следующий общеевропейский «шорох» — кризис 1648—50 годов (революция в Англии, Фронда во Франции, ликвидация штатгальтерства в Голландии) аукнулся в России лишь быстро локализованным соляным бунтом. А из войны за Испанское наследство Россия начала получать непосредственную выгоду.
Когда читаешь замечательную книжку Николаса Хеншелла «Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени», развеивающую историческую мифологию о монархиях XVII—XVIII веков, не оставляет ощущение того, что единственной настоящей абсолютной монархией в тогдашней Европе было русское самодержавие. Причем этот факт давал нашему государству мощную управленческую фору, которая и действовала весь «монархический» период. Лишь в XIX веке европейцы начали отыгрывать эту фору, и отыграли как раз к Крымской войне. (Николай I, конечно, призван был стать самодержавным модернизатором, а стал «ретроградом», впрочем, в этом была и вина декабризма ). И вот вся та «фора», которую Россия имела в XVI—XVII веках (в виде не иллюзорно абсолютной и моносубъектной власти) — достижение именно Ивана Грозного. К примеру, без его опричной политики, реформы Петра I не были бы возможны ни в «хорошем», ни в «плохом» аспектах. (Тут уж как считать, что важнее — культурная идентичность, или военно-политическая неприкосновенность с переходом в доминирование).
Еще один интересный момент связан с внешней политикой Ивана IV. Некоторые авторы рассматривали его как «английского царя» (выражение дьяка Щелкалова). Усиленное проникновение иностранцев в Россию и влияние их на многие дела в Русском государстве — факт несомненный. Причем именно Иван дал зеленый свет этому проникновению. К концу его правления, резидент Джером Горсей был, мягко говоря, нерядовым человеком на Москве. Русские авторы, такие, как Иван Тимофеев, обвинявшие Ивана в организации гражданской войны, ставили ему в вину и допуск иностранцев, приобретших большую силу. Это вещь несомненная, но вот насколько Иван был действительно «повинен» в проникновении англичан — это большой вопрос.
Тут вновь речь идет о некотором провинциализме нашей историографии, который идет еще от Николая Карамзина, рассматривавшей историю России вообще в отрыве от мирового контекста. XVI век был эпохой повсеместной раннекапиталистической торговой экспансией европейцев. В большинстве случаев экономическая экспансия шла рука об руку с военно-политической и приводила к разрушению суверенности тех обществ, куда проникали «просвещенные мореплаватели». Торговый обмен, как правило, производился европейцами частично или полностью внеэкономическими методами. Россия, конечно, была крепким орешком, но ничто не говорило о том, что решить с ней вопрос будет сложнее, чем с какой-нибудь Бенгалией. Строго говоря, под европейцами можно было либо сломаться, как это сделали большинство тогдашних обществ, либо их прогнать, пока были силы — как хватило мужества и мудрости поступить японцам в сегунат Токугава.
Политика Ивана IV оказалась третьим решением, которое в полном объеме никто так и не смог повторить. Иван произвел абсолютную монополизацию внешней политики. Не торговли, как ошибочно считал Сталин, торговля была в частных руках, а именно политики — установления правил игры, переговорного процесса и т.д. Его жестокое уничтожение всех представителей боярства, кто считал себя вправе на собственную внешнюю политику, привело к тому, что после мощного «рефлекторного выброса» эпохи Смуты, внешние связи стали безусловной монаршей прерогативой и монополией. И здесь Иван IV значительно опередил свой век, создав подлинный внешнеполитический моносубъект гораздо раньше, чем та же степень моносубъектности была достигнута в большинстве европейских стран. Во время Северной войны это давало вполне определенные результаты. Так, в Северной коалиции русский царь был единственным участником, в полной мере отвечавшим за свои слова и обещания. Именно эта сильная позиция позволила ему при разделе наследства Швеции оставить в своих руках львиную долю.
Впрочем, в экономических делах формирование политического моносубъекта дало свои плоды гораздо раньше. В России была создана система профицитной внешней торговли, которая финансировала русское государство за счет англичан и голландцев. Причем эта система позволяла выходить из убийственных для большинства стран тогдашней Европы финансовых кризисов.
В 1650—1560-е годы Россия, чтобы профинансировать войну с Польшей за Украину, вынуждена была выпустить медные деньги. Краткосрочный эффект оказался достигнут, первый этап войны выигран, однако дальше начинаются неудачи, сочетающиеся с гиперинфляцией. К 1662 году финансовое положение становится настолько плачевным, что возникает вопрос о немедленном восстановлении серебряного обращения. Но в России серебро не добывается — его можно взять только из внешнеторгового оборота. И правительство Алексея Михайловича вводит временную монополию на пять главных статей русского экспорта с принудительным займом товаров (пенька, поташ, смольчуг, сало говяжье, кожа). Конфискация производится у представителей высшего слоя — боярства и купечества — и те даже не пикают. Случившийся в 1662 году медный бунт простых посадских людей, солдат и стрельцов был направлен против бояр, подозревавшихся в подпольной чеканке медных денег. Монополии внешней торговли бунтовщики никак не затрагивали, напротив, они требовали более решительных мер в области конфискаций.
Результаты не замедлили сказаться. Продажа товаров уже за один год позволила возобновить серебряное обращение, хотя и с конфискационным курсом обмена медных денег. А за три года удалось полностью выправить государственные финансы. Проворачивание всех этих операций в стране менее жестко централизованной и менее жестко спаянной, чем Россия, было попросту невозможно.
Мне уже приходилось говорить о том, что в России в XVI—XVIII веке была выстроена «констрсистема» по отношению к капиталистической мир-системе . Сегодня я склонен более решительно связывать выстраивание этой контрсистемы, жесткую концентрацию всех внешнеполитических и внешнеэкономических нитей в одном субъекте самодержца именно с личностью Ивана IV. Даже когда его внешняя политика была неудачна, это была его внешняя политика — политика самовластного русского царя.
Егор Холмогоров 24 февраля 2010 г. |
Последние статьи этой метки:
• ОПРИЧНАЯ МОДЕЛЬ ЭКОНОМИКИ
• АНТИКРИЗИСНАЯ МОДЕЛЬ ГРОЗНОГО ЦАРЯ
• СУБЪЕКТ НОВОЙ ОПРИЧНИНЫ
.
источник - http://pravaya.ru/look/18067
модернизация россии, кризис, В мире
Государство пытается создать иностранному сектору в России комфортные условия
В конце апреля нынешнего года министр финансов Алексей Кудрин сообщил в Вашингтоне о том, что в целях повышения инвестиционной привлекательности России правительство готовит ряд мер, благодаря которым у иностранного сектора в нашем государстве откроется второе дыхание.
Коллаж «ОДНАКО» |
Первый законодательный акт из пакета реформ данного рода уже принят. 12 мая в третьем, окончательном чтении закон, изменяющий процедуры въезда и трудоустройства в России высококвалифицированных иностранных специалистов (таковым определен иностранец, которому работодатель выплачивает вознаграждение в течение года в размере не менее 2 млн рублей) и мигрантов без квалификации, одобрен Государственной думой. Законодатели, правительство, министерства, ведомства, чиновники от бизнеса — все вдруг озаботились ускорением привлечения в Россию иностранных специалистов, денег и технологий. Чем вызван такой ажиотаж?
Всегда ли инвестиции ведут к развитию?
Между тем в стране уже сложился и продолжает увеличиваться довольно значимый сектор иностранных по структуре собственности предприятий — филиалов, дочерних компаний, акционерных обществ, доминирующий пакет акций которых принадлежит нерезидентам. За период становления нового постсоветского экономического порядка он в значительной степени заменил собой или взял под контроль целые отрасли некогда полностью отечественных производств. Так, практически все производство пива, сигарет, синтетических моющих средств, с недавних пор соков, существенная часть выпуска шоколада уже находятся под контролем иностранного капитала. При этом российские объекты (носители интеллектуальной собственности, подразделения, генерирующие технологии, качественно значимые звенья в цепочках создания продукта высокой степени обработки и добавленной стоимости, потенциально способные к инновациям) с большей или меньшей интенсивностью переводятся на более низкий уровень с упрощенным и ограниченным набором функциональных задач, выводятся из общего производственного процесса, раскассируются. Для отверточной сборки, например, в автомобилестроении, и производства конечного продукта в других сегментах, транснациональным корпорациям (ТНК), работающим в России, они не нужны.
Технологическая генерация и производственная матрица находятся за рубежом. Там же делаются малогабаритные и самые высокотехнологичные блоки, детали и другие составляющие конечного продукта. А сам основной товар, как и положено по всем классическим экономическим законам, производится в непосредственной близости от рынка сбыта с минимальными затратами и максимальной отдачей от реализации.
Да, Россия дает ТНК многое, но в вопросах привлечения прямых иностранных инвестиций (ПИИ) и особенно технологий, безусловно, проигрывает своим собратьям-конкурентам из БРИК и некоторым другим государствам с быстро растущими экономиками.
Почему?
Главных причин, пожалуй, три.
Первая: внутренний российский рынок, хотя и превосходит насыщенные (и даже, можно сказать, пресыщенные) рынки ряда развитых государств, все же значительно уступает тому же китайскому, который многим ТНК кажется вообще бездонным.
Вторая причина. ТНК приходят в различные сегменты отечественной экономики и регионы страны весьма избирательно. Только туда и в тех объемах, которые дадут им при минимальных затратах максимальные выгоды и как можно раньше. При этом учитываются все виды рисков. Вот что сказал нам по этому поводу партнер отдела сопровождения корпоративных сделок и реструктуризации бизнеса КПМГ в России и СНГ Штефан Диркс: «Исторически сложилось так, что прямые иностранные инвестиции в России были преимущественно сконцентрированы только в нескольких регионах и отраслях. По данным Росстата, более 60% прямых иностранных инвестиций в 2007—2009 годах было вложено в три отрасли (нефть и газ, недвижимость, розничная торговля) и более 60% — в три территории (Москва, Московская область, Сахалин).
Автомобильная отрасль — это, пожалуй, единственный сектор с высоким показателем создания ценности и развития технологий в стране, на который иностранные инвестиции оказывают существенное влияние. Потребовались годы работы на самом высоком правительственном уровне, чтобы привлечь современные автомобильные компании в Россию.
Доля прямых иностранных инвестиций в малый и средний бизнес остается несущественной».
Из второй причины вытекает третья. При объективных (климатических, пространственных, демографических) и субъективных конкурентных недостатках (крайняя забюрократизированность и многоступенчатость процессов работы, несовершенство законодательной и процессуальной базы, мощные криминальные факторы, невысокая мотивация и производительность труда) руководство страны за годы формирования иностранного сектора в российской экономике не смогло отстоять выгодные для себя условия его работы. Как того смог добиться, например, Китай.
Мы просим, а Китай требует
Н.И. Сенчук в своей работе «Об иностранном секторе в Российской экономике», в частности, пишет: «Огромный размер национального рынка, притягивающий иностранные компании, позволяет Китаю ставить передачу технологий условием доступа на свой рынок». Действительно, показатель интенсивности вложений в исследования и разработки, рассчитываемый как отношение этих вложений к объему реализации компании, составлял в 2002 году для расположенных в Китае филиалов, дочерних компаний и компаний с доминирующей собственностью американских фирм 9,2%. Тот же показатель, рассчитанный, например, для всех зарубежных подразделений американских компаний, почти втрое меньше — 3,3%. «Естественными» причинами такое различие объяснить очень трудно, — пишет Сенчук. Китай не предлагает адекватной защиты интеллектуальной собственности, только еще создает собственные научные школы, не имеет сложившейся культуры инноваций подобно Ирландии или Швейцарии. Единственное объяснение — целенаправленная политика китайского правительства.
Иностранные компании, соглашающиеся на передачу технологий своим китайским подразделениям и совместным предприятиям, вознаграждаются налоговыми каникулами, возможностью расположить свои производственные и логические мощности в наиболее удобных местах, а главное — возможностью доступа на практически необъятный рынок КНР. Интересно, что в ходе переговоров о вступлении в ВТО Китай сумел избежать принятия на себя обязательств о прекращении требований передачи технологий как условия доступа инвесторов на свой рынок. В результате доля высокотехнологичных производств среди всех предприятий с иностранными инвестициями в Китае составляет 33,2%. Эти предприятия дают 85% высокотехнологичного экспорта Китая.
Создание совместных предприятий, а не стопроцентных дочерних зарубежных компаний — еще один основополагающий принцип китайской политики по отношению к иностранным инвестициям, особенно в высокотехнологичных отраслях. Китай сумел даже добиться создания совместных предприятий с конкурирующими мировыми автоконцернами, получив одновременный доступ к технологиям нескольких производств.
Без государства никуда
Нам же до этого пока далеко.
По данным отчета Всемирного банка «Ведение бизнеса 2010», Россия остается за пределами списка 100 стран по условиям ведения бизнеса, найма сотрудников, получения разрешений на строительство, международной торговли и налогообложения. Главный экономист УК «Финам Менеджмент» Александр Осин делает неутешительный вывод: «Надежды на то, что на российский рынок придут иностранные инвесторы со своим капиталом и инвестиционными идеями, в целом не оправдались. При ослаблении роли государственного управления в экономике России активно проявляют себя ее конкурентные слабости».
Среди наиболее злободневных на сегодняшний день аналитики выделяют следующие. Во-первых, у российских предприятий недостаточно собственных ресурсов для модернизации, что является в итоге одной из причин сохранения высокой инфляции, отпугивающей западных инвесторов. Во-вторых, борьба с коррупцией ведется без создания предпосылок для перемещения финансовых потоков из спекулятивного сектора прежде всего посреднических услуг в сегмент реальных вложений. Для ее успеха требуется создание в реальной экономике благоприятного налогового и инфляционного климата, что также отражает необходимость роста госрасходов.
По мнению Осина, характерным в данном случае является пример все того же российского автопрома, где активная деятельность правительства в сфере государственного планирования и финансирования способствовала в итоге росту интереса зарубежных инвесторов. Согласно последней поступившей на рынок информации, FIAT и Daimler уже фактически проголосовали долларом за подобную политику.
Рост рисков портфельных инвестиций, связанный с несостоятельностью существующей в мировой практике системы их оценок, и возможное на этом фоне увеличение в ближайшие годы доли прямых вложений в мировых финансах дает российской экономике шанс на реализацию своего богатого интеллектуального и сырьевого потенциала. Однако без усиления роли государственного планирования, управления и инвестиций этот шанс может быть упущен, — считает эксперт.
Дотянули
Практически одновременно с заявлениями Кудрина в американской столице в Москве, на пресс-конференции в РИА «Новости» заместитель директора по науке Института прикладной математики им. М.В. Келдыша РАН, вице-президент Нанотехнологического общества России Георгий Малинецкий сказал слова, прозвучавшие в буквальном смысле как приговор. До начала шестого технологического уклада осталось всего несколько лет, и, если Россия не успеет встроиться в новую картину мира, ее, скорее всего, не станет.
Ученый напомнил, что за 9 лет поставленные Владимиром Путиным глобальные задачи — экспертиза государственных решений, прогноз кризисов и катастроф и разработка схемы перехода от «экономики трубы» к экономике высоких технологий — так и не были решены. В фундаментальном плане, по сути, вообще ничего сделано не было. Бюджет по-прежнему планируется и прогнозируется «от трубы».
Тот же Кудрин 14 мая на совместной коллегии Минфина и Минэкономразвития сообщил, что в 2011 году при цене нефти в 70 долларов за баррель дефицит бюджета составит 4% ВВП, а при цене в 50 долларов уже 8% ВВП. А это уже рискованная величина, сказал вице-премьер. По его словам, «7—8% ВВП (дефицита), даже 5%, путем заимствований на внешнем и внутреннем рынках мы вряд ли сможем поддержать».
Именно об этом, пока еще только рискованном экономическом балансировании говорит Георгий Малинецкий. Но дальше без перехода на экономический уклад, базирующийся на высоких технологиях, нашу страну ждет крах. «Россия в условиях глобализации не имеет никаких шансов — ее экономика никогда не будет конкурентоспособной, — отмечает вице-президент Нанотехнологического общества. — Две трети территории страны находятся в условиях вечной мерзлоты. Это значит, что у нас всегда будет на порядок выше стоимость строительства, на порядок дороже рабочая сила, которую нужно обогревать и хорошо кормить, на порядок выше затраты на энергетику и так далее, и так далее», — поясняет свою мысль Георгий Малинецкий. «На нашей территории находится 30% мировых природных богатств, — продолжает он. — А наш вклад в глобальный продукт всего 3%. Между тем Индия сейчас мозгами зарабатывает столько, сколько мы продажей нефти».
Ситуацию в России ученый охарактеризовал как «инновационный разгром». По сравнению с советскими временами поток инноваций упал в 15 раз. Одна японская корпорация Panasonic сейчас регистрирует патентов на различные изобретения и новые технологии в четыре раза больше, чем вся Россия.
Кризис еще более рельефно выделил инновационную проблематику и вектор развития в каждой конкретной стране. США и Германия уменьшили количество регистрируемых патентов на 10%. Япония на столько же увеличила. Но настоящими рекордсменами стали две страны — Китай и Россия. Поднебесная увеличила количество изобретений и внедряемых технологий на 30%, Россия на 30% сократила.
Согласно теории русского и советского экономиста Николая Дмитриевича Кондратьева, являющегося основоположником теории больших циклов экономической конъюнктуры, сейчас идет пятый технологический уклад, характеризующийся всеобщей компьютеризацией, полной автоматизацией производственных процессов, Интернетом, телекоммуникационными технологиями, физико-химическими разработками высочайшего уровня и так далее. В свое время СССР выиграл гонку за четвертый уклад, где ведущую роль играли такие отрасли, как машиностроение, тяжелая промышленность, энергетика и другие. Пятый технологический уклад мы полностью упустили, утверждает Малинецкий. «В России 180 млн мобильных телефонов, и все они произведены за рубежом. Шестой технологический уклад будет основываться на биотехнологиях, нанотехнологиях, робототехнике, технологиях виртуальной реальности. Сейчас определяется, какие страны будут лидерами», — говорит он.
По расчетам ученых, шестой уклад наступит уже совсем скоро — в 2014—2018 годах. У России очень мало времени. Наша задача вскочить в последний вагон уходящего поезда. Иначе с большой вероятностью нас не будет, — пугающе прогнозирует Малинецкий.
Да, реальное состояние отечественной экономики действительно очень далеко от ставящихся задач и провозглашаемых целей. И подобное положение вещей вряд ли изменится, если не будет изжита (или хотя бы значительно сокращена), к примеру, та же коррупционная составляющая. «Объем взяток в России сейчас превышает госбюджет. Поэтому важна декриминализация страны. По этому принципу шел и Китай, и США, и Южная Корея», — говорит вице-президент Нанотехнологического общества. При этом он, в частности, отметил, что полную прозрачность денежных потоков могли бы обеспечить все те же нанотехнологии. Особые нанометки позволили бы отследить каждую денежную купюру. Но, по словам Малинецкого, ему уже неоднократно намекали, что об этой возможности лучше помалкивать.
Еще один пример ученый привел в качестве иллюстрации взаимоотношений российского производственного сектора и иностранцев в нашей экономике. «Раньше люди стирали детские пеленки, мое поколение уже покупало подгузники, сейчас есть памперсы. Это пример нанотехнологий. Памперс впитывает в 10 раз больше, чем весит сам, там нанотехнологичная ткань. В России есть три компании, которые готовы заполонить памперсами весь российский рынок. Но их не пускают. Надо как минимум отвоевать российский рынок для российских компаний», — подытожил заместитель директора по науке Института прикладной математики.
Но эти три компании, как, собственно, и многие другие, теряющие специалистов, отъезжающих за ненадобностью за границу, и технологические идеи, «сплавляемые по-тихому» все туда же, почему-то не замечаются. Напротив, упор делается не на усиленное стимулирование своего (как, например, это делала Южная Корея, когда модернизация проводилась благодаря политической воле правительства, жестким решениям на государственном уровне вплоть до того, что 40% ВВП вкладывалось в развитие новых технологий), а на как можно более широкое привлечение чужого.
Как тут не вспомнить слова одного из комичных претендентов на русский императорский престол из кинофильма «Корона Российской империи», обращенные к иностранному спонсору: «Мусье, Россия гибнет! Надо что-то делать!»
Россию не пускают
Пока же направляемые ТНК прямые инвестиции да и вся их деятельность в России отнюдь не способствуют изменению сырьевого характера отечественной экономики. Достаточно взглянуть на перечень отраслей, куда по итогам минувшего года главным образом были направлены зарубежные инвестиции. Это сектор добычи полезных ископаемых, обрабатывающие производства (прежде всего автопром и пищепром), операции с недвижимым имуществом, аренда и предоставление услуг, оптовая и розничная торговля, ремонт автотранспортных средств, мотоциклов, бытовых изделий и предметов личного пользования. Доля финансового сектора составила 4,39%, транспорта и связи — 10,5%.
Наряду с Китаем и целым рядом других стран ТНК рассматривают Россию прежде всего как рынок сбыта своей продукции. По данным профессора Э.А. Грязнова (РАГС), им уже принадлежит 30—40% внутреннего торгового оборота страны. Но если Китаю при этом удалось добиться выгодного для себя технологического и инвестиционного компромисса с ТНК, то России — нет. Массовое появление на внутреннем или, еще хуже, на мировом рынке российской высокотехнологичной продукции, тем более конкурентных передовых инноваций, не нужно никому — ни ТНК, ни Китаю, ни Израилю, ни другим генерирующим и производящим подобную продукцию центрам.
14 мая на эту сложившуюся практику в очередной раз обратил внимание российский премьер. По его словам, рынки сбыта все заняты и «туда не пускают». Партнеры ведут себя очень прагматично, привлекая российских производителей и разработчиков новой продукции лишь частично. «А вот так чтобы со своим собственным продуктом выйти — фигушки. Такие применяют меры — совсем не похожие на свободную рыночную экономику. Столько ограничений вводят — не пробраться никуда», — констатировал Владимир Путин.
Чего ждать от «второго дыхания»?
По данным российских ученых и экстраполяции их на период до 2030 года, движущие силы иностранного сектора в отечественной экономике будут направлены на завоевание и сохранение доминирующих позиций в цветной и черной металлургии, лесной, деревообрабатывающей и целлюлозно-бумажной, а также пищевой промышленности. Еще одним направлением будут электроэнергетика, химия, нефтехимия и, наконец, топливная промышленность. Вслед за ними идут промышленность строительных материалов, и на последнем месте стоит машиностроение и металлообработка. Из приведенных данных видно, что надежды, возлагаемые на иностранцев в переходе к шестому технологическому укладу, иллюзорны. Это показывают как минувшее двадцатилетие, так и прогнозные оценки.
Размеры ПИИ также особого оптимизма не вызывают. Так, объем накопленных иностранных инвестиций в РФ на душу населения по итогам 2009 года составил 577,3 доллара, что в 3—7 раз меньше, чем в азиатских странах.
Правда, ситуация стала резко меняться к лучшему в последние годы. По данным отчета «Прямые иностранные инвестиции в страны Центральной и Восточной Европы: пример подъема и спада?» (Foreign Direct Investment in Central and Eastern Europe: A case of boom and bust?), подготовленного специалистами PricewaterhouseCoopers, в период с 2003 по 2008 годы в странах ЦВЕ было отмечено пятикратное увеличение притока прямых иностранных инвестиций — с 30 до 155 млрд долларов. При этом главным бенефициаром стала Россия, где приток ПИИ вырос с менее чем 8 млрд долларов в 2003 году до более 70 млрд долларов в 2008 году.
Инвестиционный климат в России улучшается. Об этом свидетельствуют и результаты исследования, проведенного компанией Ernst & Young. Опрос более чем 800 руководителей показал, что вопреки тенденции снижения объема прямых иностранных инвестиций, общей для стран Восточной Европы в 2009 году, в России, на Украине и в Турции количество проектов увеличилось, а РФ заняла пятое место в Европе по привлекательности для ПИИ. «На долю России в 2009 году пришлось 170 проектов (на 19% больше, чем в 2008 году), что позволило ей выйти на пятое место в Европе. Инвесторы предпочитают вкладывать в российскую промышленность, которая производит товары для быстрорастущего российского среднего класса», — отмечает партнер компании Ernst & Young, руководитель по работе с клиентами и отраслевому развитию в СНГ Александр Ивлев.
Теперь о привлечении иностранных специалистов, которых пытаются заманить законодательными реформами. В конце 2009-го — начале 2010 года международная сеть сайтов-лидеров по поиску работы The Network провела масштабное исследование предпочтений соискателей в 35 странах мира. Самыми желанными для работы оказались США (52%), Великобритания (47%) и Канада (43%). Россия у мирового сообщества оказалась аж на 32 месте! Намерение работать у нас изъявили всего 7% опрошенных. Страной, население которой больше всего стремится работать в России, как ни странно, оказалась Финляндия (36%). Желание финнов работать в России в два раза больше, чем, например, у украинцев.
56% респондентов, стремящихся трудиться в России, находятся в возрасте от 20 до 34 лет. Это самая экономически активная часть населения земли, и едут они в Россию, согласно результатам опроса, за деньгами и карьерным ростом. Что ж, вполне современные жизненные ценности и приоритеты. Однако среди них немало личностей с весьма неоднозначной репутацией, о чем свидетельствуют многочисленные публикации в российской печати.
Руководство страны ставит своей целью в ближайшие два-три года создать для иностранных специалистов максимально комфортные (в том числе в бытовом плане) условия пребывания и работы. Для инвесторов и «деловых партнеров» — принять законченный пакет нормативного регулирования финансового сектора, соответствующий международным стандартам (в частности, упростить или сделать абсолютно доступными регистрацию, вложение капитала, защиту прав и т. д.).
Безусловно, это шаги в правильном направлении, но при этом надо помнить, что единое мировое экономическое пространство формируют сильные игроки, способные в той или иной форме навязывать свою волю либо добиваться выгодного для себя компромисса. Если Россия рассматривает себя в качестве одного из таких игроков, ей необходимы весомые аргументы для утверждения и отстаивания данного статуса. Привлекать ПИИ, технологии и специалистов из-за рубежа, конечно, надо, но основную ставку на это все-таки делать не стоит. Необходимо всячески стимулировать и развивать собственный высокотехнологический и инновационный потенциал (благо, заделы в ряде сегментов еще остались). Без этого улучшить имидж страны, вновь вернув его на уровень передовой, высокоразвитой (а не развивающейся, как большинство бывших колоний) экономической державы, не удастся. А это значит, что иностранный сектор и ведущие державы мирового сообщества по-прежнему будут делать ставку на сохранение сырьевой направленности российской экономики и ее статуса мировой кладовой (которую когда-нибудь вообще можно будет поделить). Не надо забывать, что эффективная национальная хозяйственная модель в современных условиях — это такая институционально-ор га низационная структура эко номики, которая позволяет стране включиться в транснациональные воспроизводственные циклы на стратегически выгодных для себя условиях и получать большую, чем до этого, долю мирового дохода.
Автор: Вадим БОНДАРЬ
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/vtoroe_dxhanieand_ili_kislorodnaya_podyshka/
Российские власти продолжают загонять население в нищету и лишать граждан имущеста... Несколько лет назад наши «заботливые» депутаты приняли закон, который позволяет оставлять граждан без жилья и выгонять на улицу... Местные власти быстро научились использовать этот людоедский закон в личную пользу... Забавляет, что при этом российские чиновники и руководители всех уровней обильно поливают грязью СССР, где подобный беспредел был в принципе невозможен...
Правительство продолжает издеваться над народом и лепит из нашего образования (не так давно, лучшего в мире) чудовищного монстра, подобного которому нет ни в одной стране мира... Фурсенко и Кудрин решили не только окончательно добить российское образование, но и заложить мощную бомбу под социальное расслоение населения на быдло и «хозяев жизни»
[цитата из http://m-kalashnikov.livejournal.com/456207.html]
Максим КАЛАШНИКОВ
ПРИЗНАНИЯ ПУТИНА – И НАШ ОТВЕТ
Письмо сверхновых русских вождю «Е…ной России»
.
«…Закончил господин Путин публицистикой на тему о модернизации.
— Ведь что это такое? — он, по сути, впервые излагал свое видение этого интригующего предмета.— Казалось бы, чего ни сделаем — и все не в коня корм! Не идет! Невосприимчивость к инновациям! А почему? Прибыль небольшая, проблем полно, рынки сбыта все заняты, и туда не пускают... Вот Алексей (Кудрин, министр финансов) мне сегодня рассказывал, мы с ним с утра встречались. В отдельных сегментах компании привлекают наши разработки, да. А основные-то центры... Чтобы со своим продуктом туда выйти — фигушки!.. Столько ограничений вводят — не пробраться никуда! То таможня замучает, то все остальное... Эльвира (Набиуллина, министр экономики) говорила много об этом. Надо выбрать основное, что мешает. И устранить любой ценой!
Несмотря на то что Владимир Путин молчал, намереваясь, очевидно, закончить, зал не поприветствовал это намерение аплодисментами. Очевидно, предчувствовал последнюю фразу господина Путина.
— А это зависит от вас…»
Из речи премьера В.Путина 14.05.2010 г. на объединенной коллегии Министерства финансов и Министерства экономического развития РФ (в передаче корреспондента «Коммерсанта», светского стебаря Андрея Колесникова).
***
Ответ Максима Калашникова.
Гражданин Путин!
То, что стало для вас очевидным только сейчас, автор этих строк в своих книгах пишет как минимум с 1999 года. Теперь вы поняли, что в Эрэфии сложилась коррупционная, сырьевая экономика в ее самом тупом варианте. Она невосприимчива к инновациям. В ее системе существует чудовищно коррумпированный государственный аппарат, которому новации смертельно опасны – ибо они уменьшают затраты на решение тех или иных задач, а значит – уменьшают и возможности чиновников пилить и откусывать от бюджетного пирога. Одно это обрекает нас на отставание, на отторжение экономикой и государством передовых отечественных разработок. Причем я, Максим Калашников, приводил множество примеров этого в десятках своих статей и книг.
Так же действует и бюрократия в корпорациях. Она ведь тоже коррумпирована. А кроме того, она рабски преклоняется перед всем западным и предпочитает покупать готовые западные технологии, а не возиться с отечественными разработчиками. Расейской бизнес-бюрократии так удобнее: закупая технологии у бусурман, она пилит бабки совместно с иностранными поставщиками. Максим Калашников и этот механизм описывал.
что делать?, модернизация россии, борьба за власть, кризис, что происходит?
18 июня...
Михаил Делягин предлагает конкретные варианты выхода для России из сложившейся ситуации.
В мире, экономический кризис, что происходит?, кризис
Санкт‑Петербург, 10 июня 2010
США вливают в экономику более 1% ВВП в месяц. Куда уходят эти деньги? Какие проблемы возникают в американской экономике и как их решают? Объясняет Президент компании “Неокон” Михаил Хазин